Комендантский час
Я жил в Бельгии на рубеже веков в преддверии Миллениума, когда мы ждали компьютерной катастрофы и прочих катаклизмов в связи с этим. Хотя, конечно, больше всего мы ждали этот знаковый Новый Год с надеждой, что все эти напасти нас минуют, как и до того миновали. Так и случилось - ни один самолет не упал, ни одна атомная станция в мире не взорвалась, и ни один континент не провалился в преисподнюю. Зато было много фейерверков, ликования и выпуска памятных монет к знаковому событию во многих странах.
Мы перешли в новое тысячелетие и так же, как, наверное, смотрели в свое светлое будущее люди при переходе из 19-го в 20-й, с надеждами взирали в 21-й.
А дальше будет о немцах. Почему о немцах? И при чем тут немцы?
Йоосту было немного за семьдесят. Крепкий бельгийский старик в светлом уме и памяти (опущу историю нашего знакомства для какого-нибудь следующего рассказа), живущий в запущенном, но добротном трехэтажном доме в центре Оостенде - милого курортного городка на побережье Северного моря. Седой, немного сутуловатый, хоть и старается держать спину ровно - он умело ведет свою игру со старостью, и пока счет равный. На его полысевшем лбу уже появились болезненные прожилки вен и пигментные пятна, но все еще видно, что был он мужчиной красивым в свое время.
Мы подружились с этим стариком - каждый из нас нашел пользу в общении: его английский был безупречен, и мне нравилось говорить и говорить с ним, перенимая нюансы языка, а ему, наверное, было нужно некое компаньонство что ли - старикам часто так не хватает общения. А тем более я был из далекой и где-то враждебной все же страны, что часто вызывает интерес.
Какая увертюра у меня получилась к короткому, в-общем-то, рассказу о немцах.
С детства я ненавидел немцев. Просто с молоком матери впитал эту ненависть, и жил с ней, как и миллионы советских людей нескольких поколений.
Мы много и подолгу разговаривали с Йоостом о разном, и когда однажды как-то вышли на тему Второй Мировой, мне стало особенно интересно узнать, а как это было у них во время немецкой оккупации.
Йоост с гордостью рассказал мне, как они, бельгийцы, пару недель мужественно противостояли германскому вермахту, пока король Леопольд III, договорившись с Гитлером, не повелел народу своему во избежание не нужных потерь оставить борьбу. Далее Йоост рассказал мне историю, очевидцем которой он был.
В июне 1940 года немецкие части вошли в Оостенде. Вошли, как большая группа туристов - Бельгия капитулировала 28 мая, и передвижение оккупационных сил стало беспрепятственным.
Справедливости ради надо сказать, немцы принесли порядок: городская Хементе (типа горсовета) заработала, как часы. Чиновники, стимулированные обыкновенным расстрелом за любую оплошность, прониклись заботой об исполнении своих прямых обязанностей, и даже почта - да-да - заработала с немецкой педантичностью. И гражданам это нравилось. Наконец-то порядок, вернее, орднунг.
Даже в семье Йооста родители шепотом говорили, что немецкий порядок для Бельгии - это прекрасное будущее. ПРЕКРАСНОЕ….
Дом Йооста находился, и до сих пор находится на перекрестке центральных улиц, на котором, кстати, сейчас на бронзовом коне скачет тот самый Леопольд. А в июне 1940-го на этом перекрестке немцы устроили пост - перекресток все же.
Мотоцикл с пулеметом, задранным жалящим носом в огромное небо, круглосуточно стоял на месте, где сейчас скачет на коне бронзовый Леопольд. Два веселых расслабленных немца, скучая от безделья, играли в карты или дудели в губные гармошки.
Дети, осмелев, подкрадывались к этим розовощеким веселым дядькам в серых железных касках. У половины из них не было отцов - кто-то уже пал в бою с этими «серыми», кто-то ушел в Сопротивление - и они, дети, среди которых был и мой Йоост, с любопытством
(война войной, а детство детством) окружали мотоциклистов.
Немцы, видимо, скучая по своим семьям и детям (и у иродов бывают дети), заигрывали с ребятами, давали им шоколадки, тушенку, хлеб…
Йоост рассказывал, что немца, с которым они подружились, звали Гюнтер. Каждые вторые сутки Гюнтер занимал свой пост в люльке мотоцикла с миролюбиво задранным в небо стволом пулемета. Дети полюбили Гюнтера - он особенно был ласков с мальчишками. До самого вечера пацаны играли на пыльной улице, периодически запрыгивая на качающий, словно качели, сапог Гюнтера. А он, улыбаясь, ласково что-то говорил им по-немецки и гладил остриженные мальчишечьи головы.
Они почти полюбили немцев - ведь, если все они такие, как Гюнтер.
Кстати, снова о немецком порядке… Государство заработало, как отлаженная машина. И людям, вроде, это нравилось.
НО…
На углу каждого дома аккуратными белыми пятнышками появились листовки, где доходчиво на немецком, фламандском и французском было написано, что за все, практически за все, что нарушает порядок - расстрел. РАССТРЕЛ. Не сразу пугает слово, да?
….комендантский час наступал в 21-00.
20-00
Дети играют на площади в будущем Леопольда… Немец, с любовью и с грустью вспоминая маленьких Вальтера и Анке, оставшихся в маленькой швабской деревушке с его любимой женой Мартой, гладит белокурую головку Йооста, бормоча что-то ласковое на чужом языке.
20-45
Гюнтер ласково похлопывая по заднице Йооста что-то настойчиво повторяет, вызывая смех разыгравшихся детей.
Как смешно звучит «на хаус» и слово «шиизе» и как смешно выглядит добряк Гюнтер, когда сердится. Совсем, как папа когда-то вчера… Поэтому и нет страха, только веселый детский смех…
20-59
Толстяк Гюнтер кричит и больно бьет рукой Йооста по спине. Дом Йооста в 20 метрах - он забегает в подъезд. Приоткрыв тяжелую дверь, он видит, как дети бегут в разные стороны по домам. И…
И он видит, как Гюнтер смотрит на наручные часы. Он не понимает еще ничего и просто смотрит…
Вдруг Йоост видит, как всегда задранный в небо миролюбивый ствол пулемета, опускается в горизонталь….
Гюнтер сморит на часы, а его друзья, мальчишки все еще бегут по улице домой…
Гюнтер поправляет каску, упирает приклад пулемета в плечо…
«Что это?» - как молнией пробивает все тело Йооста.
21-00
Тяжело, с уханьем, словно не желая покидать насиженные гнезда ленты, пули очередью разрезали тишину….
Клемент, Люка и Макс - его друзья - навсегда остались девятилетними…
Йоост еще долго в оцепенении смотрел на вечернее июньское небо, на маленькие силуэты тел его друзей, разорванных пулями крупнокалиберного пулемета, на сутулого толстого Гюнтера, закуривавшего папиросу, и на остывающий ствол пулемета, миролюбиво глядящего в темнеющее небо…